Много в жизни не состоялось и не
свершилось из-за такой моей черты – если я чем-то увлекаюсь и загораюсь, то с
головой, до основания, горю этим и посвящаю этому все. А надо было всего лишь
сделать увлечение своим хобби. Так случилось и с танцами. Искусство хореографии,
захватило меня, вступило в противоречие с прозой, почти цинизмом тогдашней моей
жизни, с которыми не смог согласиться и справиться. Вот примеры той прозы.
Какое-то время меня попросту
заставили поработать лаборантом на кафедре оперативной хирургии.
По звонку еду в очередной раз в морг или клинику. Потом на остановке
стою и греюсь, прижимая к себе сверток с только что ампутированной и еще теплой
ногой. А как-то раз к авоське с печенью из морга нерешительно потянулась носом
собачонка стоящей рядом бабушки – Где мясо-то купил? – спросила она. Сказал. И
тогда впервые узнал, что я антихрист…
В те времена трудно было достать «безхозный» труп (не востребованный
родственниками). Помню, настал такой день – радостные шепотки зав. Кафедрой с
аспирантом, полулегальная поездка куда-то в деревню на автобусе в объезд ГАИ.
А дальше - картина из триллера. Подвал мединститута. Огромные ванны с
формалином. В одних – трупы. В других – конечности. Освещение – как и
полагается, тусклое. На проводе качается лампа. Прежде чем труп опустить в
ванну с формалином на 1,5 года (чтобы погибли палочки Коха), нужно заместить
кровь специальным составом. И вот я один, в подвале, в белом халате и перчатках
закачиваю состав ручным насосом. Качаю и понимаю, что это готовая сцена для
фильма ужаса. Лицо трупа постепенно меняется. Полнеет и наливается. Затем его
рука, лежащая на груди, внезапно разгибается и простирается в мою сторону, как
будто труп обращается зачем-то ко мне…
______________
6 часов утра. Я прямо с поезда, с
одним чемоданом у института Культуры. Незнакомый город. Впереди –
неизвестность. Но молодость! Но манящая новизна жизни! И вся жизнь еще впереди!
- Алло, прачечная? –
- Х@ячечная !!! … Институт Культуры это.
На период консультаций, подготовки
и самих экзаменов мне дали общежитие. В
первый же вечер я был озадачен. Сначала ко мне в комнату постучала красивая
пьяная девушка – Ну, ты как? Не скучаешь тут? – Затем у кого-то была вечеринка
и носили по комнатам какой-то ковер, завернутый в простынь. Спросили и меня –
Будешь? – Когда понял, что это не ковер, а просто девушка, которую
предлагали своим друзьям (в общаге почти
все были друзьями) я был ошарашен. И у меня мелькнула мысль «правильно ли я
сделал, что приехал сюда поступать?» От всех соблазнительных предложений
отказался легко. Потому-что еще днем одна третьекурсница любезно взяла надо
мной шефство и сейчас готовила в комнате ужин. Как-то незаметно она задержалась
у меня до окончания экзаменов.
Поступило нас четверо юношей и
двадцать шесть девушек. Каждый день у нас по расписанию было по 3-4 пары
специальности. Народный, русский, эстрадный, историко-бытовой, бальный.
Классический танец – каждый день. Сказать, что уставали, значит ничего не
сказать. Когда я возвращался в съемный частный дом, сил хватало только чтобы
растопить печку. Дом был очень холодный. Я садился у открытой топки. Иногда
приходило такое отчаяние…от усталости, неустроенности, нищеты. Я опускал голову
и видел, что она снова пришла. Крыса часто приходила, садилась у меня под
стульчиком, вставала на задние лапки и смотрела на огонь. В глазках у нее
плясало пламя. И тут фильм ужасов, вяло думал я.
Но
готовили из нас все-таки не исполнителей, а педагогов и постановщиков.
3-й курс. Идет урок классического
танца. Мы у станка. Аккомпанирует Анна Михайловна. Она относилась к тем редким
аккомпаниаторам, которые играли не готовые произведения на каждое упражнение, а
импровизировали. Это большая редкость. Анне Михайловне было далеко за
шестьдесят. Она ленинградка. Оказалась в Перми во время эвакуации театра… И вот
педагога, ведущего урок, внезапно стал не устраивать аккомпанемент. Лев Михайлович
– так звали педагога, неожиданно объявляет, что он отстраняет аккомпаниатора от
игры. – Я сам вам напою - говорит он.
И началось нечто, что я запомнил на всю жизнь. На упражнение Battement
tendu jet? Лев Михалыч отрывисто запел – Вот солдаты идут По степи опаленной…
Песня не менялась и на другие упражнения. На
Battement fondu поменялся только характер исполнения. ….Ти-и-хо-о –о пе-е-сни-и пою-ю-т Про бер-е-е-зки и кле-е-ны. Как ни
странно, мы корчились в приступах смеха только минут 10-15. Потом привыкли,
хотя осознавали, что это какой-то сюрреализм.
Вообще, мне везло в жизни на музыкантов и
певиц. Некоторые встречи с ними мне запомнились как нечто загадочное. Однажды
мы оказались вдвоем в комнате с мамой известного тогда в Перми рок-музыканта
Чичерина, впоследствии трагически ушедшего из жизни. Я обмолвился, что люблю романсы. Татьяна Евгеньевна села за
фортепьяно и стала играть и петь романсы. Где-то после пятого романса я стал
впадать в прострацию. Романсы были чудесные, но я не знал ни одного. За всю
ночь их было спето 20 или больше, но я ни одного не знал. Хотя, почти после
каждого романса, Татьяна Евгеньевна замечала, что вот этот-то романс известен.
Возможно, это были ее романсы? Не знаю. Пусть это останется загадкой. Уже после института, когда у меня был
коллектив, мне довелось познакомиться с Эдгаром. От Эдички отказались все. Наш
коллектив был единственным местом, где его терпели. Дело в том, что Эдичек
всегда опаздывал на работу, концерты, мероприятия. Он работал во многих
профессиональных коллективах, включая цирк. И опаздывал всегда и везде. Но как
он играл на фортепиано! Когда на занятиях Эдгар играл какой-нибудь вальс из
балета Чайковского с вариациями, хотелось раствориться в этой музыке навсегда.
Девочки же, делавшие в это время растяжку, были готовы умереть. Сложно это
передать простыми словами. У меня был уклон в джазовый танец. Об этом ниже. Но
вот что мне запомнилось. К нам на занятия привозили девушку немку. Анна была из
семьи строителей немцев, которые у нас в Перми что-то строили. Она
выкладывалась по-полной. Языка не знала вовсе. Много лет спустя на адрес Дворца
Культуры для меня внезапно пришло письмо от нее. Вот строки из письма после
перевода. «…Я много занималась хореографией.
И в Советском Союзе и в ГДР. Но такой интересной пластики и интересных занятий,
которые были у Вас, не встречала больше нигде. Эти впечатления от занятий
останутся во мне навсегда. Как одни из самых светлых воспоминаний…» Я был
глуп и расточителен. Поэтому не сохранил письмо. Но мне кажется, ради вот таких
моментов стоит жить.
Дуэтный танец. Расскажу про один
урок, но чтобы было понятно, необходимо кратко охарактеризовать нашу подгруппу.
Четверо юношей. Один - длинный и худой как кощей. Другой - кудрявый народник,
ничего не признающий кроме русского народного танца. Третий – Вовка, ростом был
метр с кепкой. Он был удмурт. Маленький и рыжий. Когда его ставили в кадрили с
самой высокой девочкой, получалось очень колоритно. Ну и четвертый – я, более-менее
подходящий к понятию классического исполнителя. Поэтому мне доставались самые
высокие. Другой подгруппе приглашали артистов балета. Ну, а наша обходилась
своими кадрами. И была у нас, среди прочих, колоритная девушка Таня. Целевичка.
Селянка. Вскормленная на парном молоке и картошке. Дородная, высокая, далеко не
худая. Она по национальности была коми-пермячка. Я Тане однажды сказал, что
удмурты и коми очень похожи. Она аж взвилась вся, доказывая, что это совершенно
разные народы. – Да даже языки у вас
похожи – говорю я - угро-финны. Вы же понимаете друг друга. Вовка, как
по-удмуртски садись? – Пукщи - перевел Вовка. – Ну вот видишь - воскликнула Таня – А ты говоришь! У нас то
пукси!
Мы танцевали отрывок из
классического балета, заканчивающийся поддержкой – поднятие вверх на вытянутые
руки партнерши в арабеске. Все проходило в три-четыре приема (4 мальчика, 13
девочек).
Звучала команда – Первый состав! Бодрой походкой мы выходили на середину
класса, аккомпаниатор играл, мы танцевали партию и бодро выполняли поддержку.
Затем звучала команда – Второй состав! Мы также бодро (почти) выходили и
выполняли все с новыми девочками. Звучала команда – Третий состав! С чувством,
что это наш долг, раз надо, так надо, уже не бодрые, мы ковыляли на середину с
третьим составом. Начиналась музыка… Ну и самое интересное. Четвертый состав!
М-да… Потные и загнанные. Играя грудными мышцами, чувствуя себя штангистами и
понимая, почему эти штангисты, бывает, громко пукают на помосте, мы начали и… я
не поднял Таню. Не смог выпрямить руки.
Дуэтный танец у нас вел всячески
заслуженный артист балета Сергей Александров. – Ну-у-у, Игорь, что же ты? - Попробуйте сами, Сергей Александрович, поймете
- Как мы любили такие моменты! Окружив педагога и Таню, мы предвкушали. – Давай
так, если я не выполню поддержку, то поставлю тебе пять! – Со снисходительной
улыбкой, он в плие подставил руки. Таня взмыла вверх… Но не до конца. Одна рука
у Сержа никак не разгибалась до конца. Не помогали ни кряхтение, ни
перекошенное от досады лицо. Таня была опущена на пол и выслушивала длиннющую
тираду про «не держишь спину… размазня… собираться-то кто будет…дело не только
в весе…» И все это под наш довольный гул и возгласы типа «про пятерку не
забудьте» и «не расстраивайтесь, волк тоже не поднял».
Эстрадный танец у нас вел… Не
знаю даже, уместно ли называть его имя. Он жив и, слава богу, здоров. Этот
хореограф все время находился в центре событий, связанных с его повышенной
кабелючностью, с рожавшими от него студентками. И это при том, что его супруга
преподавала классику тут-же, на кафедре, была у нас куратором и мы ее очень
любили. А времена-то были советские. Поэтому этот хореограф был в опале. Но
талантлив необыкновенно. Его постановки резко контрастировали с заурядными и
банальными, какими-то штампами под копирку, именно совковыми номерами,
повсеместно наводнившими самодеятельность и не только. Был он во многом первый.
Поставил номер на В. Высоцкого «Мы вращаем землю» (в те времена!). Благодаря
ему, впервые в СССР в хореографическом училище (Пермь) ввели эстрадный танец.
Впервые в Перми, в ресторане «Кама» появилось варьете. Впервые была основана
система выразительных средств на основе джазового танца. Первым на больших
мероприятиях в области стал применять
режиссуру массовых мероприятий, которой на тот момент в Перми владел только он.
Наверное, это может понять только тот, кто жил и пытался творить в хореографии
во времена Советского Союза. В академической среде хореографии само понятие
«эстрадный» вызывало неудовольствие многих. Уже упомянутый выше Лев Михалыч, признавался,
что его всего передергивает, когда он видит как крутят бедрами на эстраде. Пожалуй,
уже как-то неудобно держать имя этого хореографа в тайне.
Виктор Михайлович Мингалев. И
сейчас есть хореографы, считающие его своим духовным отцом. Мне посчастливилось
танцевать в его коллективе, состоящим из студентов. Кстати, вот пример,
который, возможно, кому-то пригодиться. На каком-то концерте мы танцевали номер
«Яростный стройотряд» (А. Градский). Танцевали по замыслу босиком. Тысяча
зрителей. Я на первой линии, почти на аванс сцене. На пике – кульминации, когда
шли большие батманы (махи ногами) я внезапно рухнул на пол. Ухнул тысячный зал!
Через 1-2 сек я уже продолжал танец.
Никто ни пол словом меня тогда не попрекнул. Но вывод я сделал на всю жизнь.
Нельзя на репетиции выкладываться на 90%, а на концерте на 100%. Конечно, это,
возможно, касается хореографии.
Система классического танца
основана на том, что есть единый стержень (спина). Вокруг этого стержня движения
рук и ног. Маленькие батманы переходят в большие. Плие (приседания) и вставания
переходят в прыжки. В прыжках могут быть батманы, вращения и т. д. Ух!
Рассказал схему классического танца, как систему выразительных средств, в двух
строках! Виктор Михалыч рассказывал, что
учащиеся хореографического училища и балетные артисты пермского театра
совершенно не могут активно двигать бедрами и головой. Потому, что им
закрепляют и вдалбливают именно не двигать ими. Но вот парадокс. Один профессор
ГИТИСа рассказывал нам на мастер-классе, что именно джазовый танец, где активно
двигаются плечи, бедра и т. д. способствует более быстрому овладению
классическим танцем. Наверное, это как с языками. Чем больше их знаешь, тем
легче овладеть очередным. Джазовому
танцу присущ Полицентризм - двигаются голова, плечи, бедра и т. д. Полиритмия –
бедра в одном ритме, плечи в другом и т. п. Полинаправленность – одно плечо
вращается в одну сторону, другое – в другую. Есть прыжки, вращения... Ух! Тоже
уложился. Конечно, шучу. Никакие схемы не передадут всю систему. У джазового танца есть существенный
недостаток. Им можно передать эмоциональное состояние. Но это не действенный
танец. Т. е. им нельзя двигать действие, сюжет. Он не повествователен. В
отличие от классического танца, которым пересказываются целые балетные сюжеты.
Так вот Мингалев попытался заложить основы системы на основе джазового и
классического танцев. А я попытался развить это. И то обидно, что стала
вырисовываться очень интересная целостная система выразительных средств.
Интересные и захватывающие прыжки, вращения, которые смотрелись очень здорово и
имели большой потенциал.
Однажды к нам на урок эстрадного танца пришла дама хореограф. После урока,
она подошла ко мне и предложила сотрудничество. Обменяться знаниями и умениями.
Галина Бухаревская в свое время работала
на Кубе с Алисио Алонсо. Т. к. муж у нее был чернокожий, то дочь была мулаткой. Мы часто встречали эту мулатку
в злачных заведениях Перми. Ну как злачных, просто кафе, где танцевали, пили
модные тогда алкогольные коктейли и снимали друг друга. Ну вот эта мулатка
училась в хореографическом училище, а мама – Галина Бухаревская приехала в
последний год учебы, т. к. что-то с дочерью пошло не так. Уровень у Галины был
таковым, что она, например, поставила Бестемьяновой и Букину (чемпионы мира,
олимпийские чемпионы) танго «Кумпорсито» и «Кармен». Так мне посчастливилось поработать с подачи Бухаревской в
художественной гимнастике. Однажды мы с командой ездили в Клайпеду. И вот,
пожалуй, там единственный раз у меня мелькнула мысль переехать из России.
С нами часто литовцы разговаривали сквозь
зубы. Особенно молодые. И тем не менее меня поразило вот что. В Клайпеде тогда
проходил фестиваль колокольной музыки. В рамках фестиваля на площади танцевали
историко-бытовые танцы. Менуэты и др. Насколько скучно преподавался этот
предмет у нас, настолько здорово и неформально он смотрелся там. В роскошных
бархатных костюмах и с живой музыкой. Вечером та же площадь была полна народу. На возведенной сцене были
двое. Немолодые, в национальных костюмах. Очень артистичные. Они вели диалог. И
почти после каждой реплики площадь взрывалась хохотом. Это было какое-то
удивительное единение. Потом были танцы под национальную музыку. Взявшись за
руки, мы танцевали в круге. Я ни слова не понимал и помалкивал. По-настоящему меня
тогда поразило это единение и
доброжелательность друг к другу. Я никогда ни с кем не делился и вот хотя бы
сейчас хочу высказать досаду от того, что
не удалось воплотить в жизни. Возможно, что там, в Прибалтике мне
удалось бы это. Задумок было много. Там, в Клайпеде, например, был задуман
такой номер для варьете. Звучит менуэт из сюиты Баха си-минор, кажется, это
шестая часть. Танец, соответственно в костюмах на кринолине. А затем, по
замыслу, звучала шутка Баха. Это, кажется, седьмая часть сюиты. Но эта шутка
уже должна была звучать в современной обработке. Так вот после менуэта,
танцующие пристегивают юбки к тросикам. Юбки взмывают к софитам и превращаются
в горящие светильники, а танец продолжается уже в костюмах и стилистике, скажем
так, далекой от привычной для Советского Союза.
На экзамене по эстрадному танцу мы
с партнером представили номер «Поединок» на современную обработку пятой
симфонии Бетховена BeeGees. Я тогда был в хорошей форме. А партнер хорошо владел акробатикой. Этот
номер наш тогда имел шумный успех. После экзамена было много высказываний. Что
именно по этому пути должен идти советский эстрадный танец, что это было
великолепно и пр. и пр.
Бывало, мы с Мингалевым вечерком
приходили в ресторан «Кама» к программе варьете. Приняв порции три какдама
(Агдама), мы смотрели программу. Он делал какие-то замечания исполнителям. И мы
бесконечно спорили и говорили про образность, про режиссуру. Эти разговоры с
талантливым практиком трудно было переоценить. Попутно иногда происходили
веселые вещи. Однажды подбежала танцовщица с жалобой, что потеряла трусы при
исполнении номера. И не может их найти. Звучит, понятно, дико. Но вообще-то
темный зал, сверкающие костюмы с накидками, лампы, прожектора и громкая музыка
делают свое дело. Так что потерю трусов из-за лопнувшей резинки трудно
заметить. Про эту танцовщицу я уже как-то рассказывал. Мы с ней встретились
через 35 лет. Она часто попадала в забавные ситуации. Однажды на институтском концерте
в тренировочных костюмах на поддержке у нее выпала из декольте одна грудь. И
секунд 30, пока шла поддержка, весь институт смотрел и балдел.
Из ресторана все выходили через кухню, через
черный ход. Потому что у центрального входа стоял Лев Михалыч. Он докладывал
зав. Кафедрой и вскоре происходило отчисление студентов.
Большинство из учащихся
хореографов любили свое дело и горели этим. Сначала и я не задумывался и хотел
заниматься любимым делом. А потом, когда на практике столкнулся с окладом… Надо
было выбирать - или жизнь на алтарь искусства, или…жизнь, где есть шанс не
умереть с голоду. Сегодня, это вам не тогда. Даже аэробику не разрешали вести
больше, чем на полставки. Если бы я тогда, в институте, начал бы танцевать в
варьете, то, скорее всего, был бы отчислен и начал бы гастролировать по Европе.
И судьба сложилась бы кардинально иначе. Не жалею, просто удивляюсь роли
случая.
2618
24
читаю дальше )) Хичкок или Стивен Кинг ?? )))
хорошо рассказано, интересно читать особенно тем , кто интересуется музыкой , хореографией , театром , преподаванием
Комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, активировавшие аккаунт!
