ЛЕСТНИЦА НА ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ
Сестренка Анечка
Анна-Хана, вторая сестра, была моложе меня на 11 лет. Мы были похожи не только внешне, нас связывали и душевные струны.
Анна-Хана-Хенеле была красива восточной красотой, не присущей больше никому в нашей семье: огромные карие глаза тихой лани, изогнутые брови, длиннющие ресницы и темно-каштановая копна волос…
Я много времени уделял ей в детстве, водил в детсад, гуляли по городу.
Она всегда любила меня и гордилась своим старшим братом.
Папа ушел из жизни, когда ей было 16 лет.
В восемнадцать она жила у нас.
Вернувшись к маме, внезапно вышла замуж.
После родов произошла беда, и она уже не могла быть самостоятельной.
Муж ее оставил с крошкой-сыном на руках.
И опять у нас в Ленинграде. Истощенного ребеночка еле выходила Лея…
Затем мы уехали в Израиль. Их с мамой не выпускали еще два тяжелейших в нашей жизни года…
Но, слава Б-гу, вот уже они с нами в кибуце "Амир" под Кирьят-Шмона. Самые спокойные и счастливые два года… Анечка с мамой в Хайфе, а Салик (Александр, Шаул) 10 лет в нашей семье: кибуц "Амир", Кирьят-Шмона под обстрелами "катюш", Хайфа.
…Непростые годы.
И вот Анечка уже в хостеле . Работает, имеет отдельную комнату.
Очень часто бывает у нас, особенно по субботам.
Когда писал книгу воспоминаний об отце "Сквозь дымку снов-воспоминаний", она была первой читательницей.
Несколько раз заставал ее с листками рукописи в руках, заливающуюся слезами.
– Что случилось, Анечка?
– Как что?! Это же наша жизнь. Это наши папа и мама… Это же мы…
Добрейшая душа, она всем всегда и все прощала, никогда ни на кого не хранила обиду или зло в сердце, хотя ее так часто обижали и жизнь, и люди.
Это была особенная, ей присущая черта…
Страшные слова (сила наших слов)
После субботней молитвы, она входила в дом вся очищенная, сияющая.
– Если бы всегда я могла себя так чувствовать…
К сожалению, очень часто полоса депрессии застилала ей радость жизни.
На исходе субботы Лея, как обычно, везла ее, ведь рано утром нужно вставать на работу.
И вдруг она в машине громко простонала:
– Как мне тяжело. Больше не могу. Папочка, забери меня к себе…
– Что с тобой, Анечка?! Ведь так говорить нельзя. Нельзя даже думать…
– Папочка, забери меня к себе скорее!..
Трагедия
Наутро после иерусалимского Пурима я ехал на урок к раву И. Шварцу. Было спокойно, тишина необычная для Иерусалима, где почти ежедневно проходили теракты.
Зазвонил мобильный телефон:
– Где ты? Остановись у обочины, я должна тебе что-то сообщить…
Предчувствие беды захолонуло сердце.
– Анечка… – сквозь еле сдерживаемые слезы продолжала жена, – Анечка в приемном покое больницы "Шаарей-Цедек"… Она шла на работу и попала под грузовик…
Что было позже, я не очень точно помню…
Я все хотел прикрыть ее веки с густыми длинными шелковистыми ресницами, а глаза… вновь и вновь открывались…
Шив'а
Потерять родного, выросшего у тебя на руках человека – огромное несчастье, бескрайнее горе.
Я сидел дома на низенькой скамеечке в разорванной на груди рубашке…
Голова кружилась от подскочившего артериального давления, все мелькали живые картины прошлого…
Вот Анечка родилась, и мы забираем ее из роддома.
Вот она маленькая, и я веду ее за ручку, а она совершает "гигантские" прыжки, вцепившись в мою руку…
Мы сидим на скамеечке в парке над Днепром, плывут облака, назойливая муха вьется над кудряшкой спустившихся на лоб волос, а я говорю, чтобы закрыла глазки, а то солнышко слепит… Я прикрываю ее роскошные ресницы, а они вновь и вновь открываются, распахиваясь веером…
***
Приходят люди посочувствовать, смягчить боль потери. Что-то говорят, и я что-то рассказываю...
Не помню, кто приходил. Целыми днями приходят утешители.
Как в цветном калейдоскопе сменяются добрые лица с печальными глазами.
А Анечки – нет, и больше уже не будет...
Вот за тем столом она уже не сядет за субботнюю трапезу…
На этом диванчике уже не будет петь дуэтом с Леей песни, слова которых знала наизусть. (У нее была уникальная память, она часто служила нам домашней библиотекой и архивом имен, событий, названий.)
Уже никогда не возьмет в руки книгу об отце, не прольет чистой слезинки... На стене ее вышивки, – все, что осталось от сестренки…
Наши дети вокруг меня, все стараются помочь, услужить, принять многочисленных гостей. Лея сама от горя еле держится на ногах…
Целыми днями я сижу на низкой скамеечке…
Беспрерывно приходят посетители утешить скорбящих…
Наступило время вечерней молитвы. Собрались соседи, знакомые, которые трижды в день составляют миньян (десять взрослых евреев) для молитв.
Я веду молитву, чтобы потом сказать Кадиш (Освящение) по ушедшей душе.
Заблудившиеся
После молитвы вновь опустился на скамеечку.
Слышу, как дети шепчутся.
– В чем дело?
– Сказали, что рав Бенцион Зильбер (сын рава Ицхака) приехал.
– Так что вы ждете? Он ведь не знает, где наша квартира. А у нас легко запутаться среди стандартных домов. Бегите встретить его…
Вышел средний сын. Я – в ожидании. Проходит четверть часа, посылаю второго сына искать, куда же они подевались.
Еще двадцать минут. Никого.
Посылаю на поиски старшего Давида, – видимо, все же заблудились…
Опять ожидание… Еще полчаса, их нет.
Начинаю не на шутку беспокоиться. Уже и послать больше некого.
Вызывается один из посетителей, оставшийся с вечерней молитвы.
Через минуту возвращается.
– Все в порядке. Они поднимаются на ваш четвертый этаж…
Опять проходит время, а их нет.
– Лея, посмотри, в чем дело.
Лея выглядывает за дверь, пятится назад:
– Квод а-Рав . Как, это вы?..
В проеме двери вижу самого рава Ицхака. Забываю обо всем, вскакиваю, бросаюсь к нему со слезами на глазах, в волнении целую ему руки:
– Как же это, Рав?! Ведь Вам нельзя подниматься больше, чем на восемь ступенек…
– А я на каждой лестничной площадке отдыхал… Вот и стул мне подставляли…
– Но Вы же себя плохо чувствовали, я ведь помню, как занимался Вами три дня назад…
– А вы думали, что я мог не придти?..
Он медленно вошел в сопровождении кортежа: рав Бенцион, три моих сына и еще три-четыре человека. Сел напротив меня и стал рассказывать, как когда-то он "ворвался" в эту квартиру с вопросом: "Реб Иегуда, скажите для чего я пришел?!"..
Этот острый мозг, эта уникальная память, носившая в себе всю Мудрость Торы, помнившая все мельчайшие детали.
Тогда я рассказал всем присутствующим о том визите Рава, который был случайно снят на видеокассету. Рав все время уточнял детали, ссылаясь на виновника того торжества, Давида.
Рав таки был единственным, кто смог меня утешить…
Оказалось, что Рав и здесь не терял времени. Во время того подъема наверх, который занял час с четвертью, на каждой лестничной площадке Рав рассказывал участникам "кортежа" (Диврей Тора) Слова Торы. Это было настолько интересно и увлекательно, что они забыли, для чего вышли встречать, думая, что приехал только рав Бенцион.