Размышления о жизни и
смерти чуть-чуть от себя...
Я хочу, чтобы меня правильно поняли те, кто будет читать все
то, что вошло в ФИЛОСОФИЮ ВОЙНЫ...
Не нужно искать в высказываниях той или иной ВЕЩИ ВОЙНЫ,
какую-то подоплеку, кроме той, что есть…
Как литератор, пишущий о войне, я лишь
избрал подобную форму повествования, отойдя от своей привычной…
С таким же успехом, эти невыдуманные истории, происшедшие с
моими героями, персонажами миниатюр,
обобщенные девятилетней войной, собранные
из общений с десятками, сотнями прошедших ту войну,
могли быть поданы в виде
дневниковых записей, рапортов, донесений, приказов или писем…
Я остановился на размышлениях вслух.
Размышлениях ВЕЩЕЙ ВОЙНЫ о жизни и смерти ЧЕЛОВЕКА-СОЛДАТА,
вложив их в «уста» неодушевленных, лишь на первый взгляд предметов…
С уважением Матвей
БЕЛЫЙ
Размышления о Жизни и
Смерти: ЗАПЛАТКА
Ну что ты орешь на
ухо? Он и так все слышит – не глухой!
Был бы глухой, в армию не взяли, а взяли бы – не стал
радистом.
Все равно не завидую
я ему: килограмм двадцать на горбу потаскай, да все по горам, горам.
А позывной
могли для нас и поумней придумать.
«Снеговик»! Тьфу ты.… То - то же додумались.
Да, ответь ты ему,
чего он разорался! Во дает, парню кусок проглотить некогда!
А я зуммер - то
попридержу, попридержу, пусть свою тушенку хлопец дожует.
Ну вот. Банку
отложил, теперь можно и звякнуть: дзи-и-нь, дзи-и-и-и-нь…
О, какой запах мяса…
Вкуснотища! До этого, какой-то хохол со Жмеринки попался.
И откуда у него столько
чеснока было с собой? Фу, до сих пор в мембране дух стоит.
Как «нарубится»
этого своего, как он говорил, лекарства, хоть трубку затыкай.
Жалко! Неделю
назад снайпер ихний усмотрел моего
радиста: в мою коробку-рацию первая пуля, а вторая, вторая в него, в любителя
чеснока.
Меня залатали,
чего-то там внутри отпаяли, выкинули за ненадобностью, новое впаяли, на кожух
заплатку дюралевую.…
А его сердешного на родную батькивщину, в грузе «200». Теперь, новый хозяин
ходит сверкает отметиной.
Ох, до добра это не
доведет! Я ж ему и так, и так пытаюсь намекнуть: подставляю на солнышко свою
яркую заплатку, мол, смотри, - не порядок это.
Ну, возьми ты у старшины с ГСМа
кисточку, обмакни в зеленую краску, замажь «демаскирующее» пятно.
Нет, не понимает он
меня. Ох, не к добру это,
не к добру. Старших надо слушаться. Разве его не учили этому?
Я ж его лет
на…тридцать старше. Почти что «батя». Хотя скорее как мать…Радиостанция –
женского рода. Да, ладно…Мужского, женского. Все едино.
Война отечественная за плечами. Потом на консервации, затем внутренности-начинку подновили, и опять в
строй.
На новую войну. Все равно жалко. Такой вес, такой груз парень на спине
таскает по горам.
Вон, у этих бородатых, черная коробочка в кармане помещается.
Конечно не мне чета по дальности, но и похожие и у них есть, но упаси Бог - не
двадцать кило.
Это уж точно!
Ну, чего расселся? Двинулись уже
впереди...Оглох? Отдохнул? Пошли тогда. Напяливай хомут. Да лучше бы ты меня и
не снимал.
Морока с тобой. Ремни-то плечи натерли? Вижу, натерли. Но извини
браток, помочь ни чем не смогу.…
Были бы ноги, следом за тобой потопал бы.
Извини, вот ноги-то не выросли. Пошли, что-ли?
Пуля легла как в
мишень. Точь в
точь прямо в заплатку. «Больно – то как, но
терпимо»…подумала рация. Вторая, ниже – в
поясницу, переломив радиста пополам.
Третья – выбрала шею…
Зуммер призывно верещал, словно своим тоненьким голоском пытался расшевелить
дремавшее безмолвие диких гор.
«Кто – нибудь
слышит?» «Ну, хоть кто- нибудь? А?» Но молчали горы…
Лишь где-то
приглушенно и неторопливо в ущелье бежал вниз древний ручей, ставший в
мгновение невольным свидетелем еще одной кровавой драмы-расплаты.
«Говорил же я ему,
говорил – быть беде.…Вот и накаркала»
Передатчик, собрав
все свои оставшиеся силы в батареях питания, выплеснул наружу через антенну,
лежащую в луже крови, сигнал отчаяния, ушедший затихающим эхом в далекий родной
полк.
Дежуривший на приеме
радиосообщений молоденький ефрейтор-связист, уловил на полковой частоте,
ушедшей на боевое второй роты, странный сигнал…
Сигнал, прозвучавший
раньше положенного времени. Даже не сигнал, а какую – то мешанину звуков, на
фоне которых выделялся один, похожий на шорох-вздох, как от человека,
испускающего дух, перед тем, как его душа отправится на небеса.
Ефрейтор от этих
звуков-помех, поморщился, как от зубной боли.
Покрутил ручку шкалы
настройки, пытаясь услышать еще хоть что-нибудь.
Пробежал по частоте
еще раз… Взглянув на часы, про
себя отметил: странно, вторая рота в установленное время не выходит на
связь. Надо доложить.…
Посидел еще несколько
минут, смежив веки, зябко поеживаясь. Буржуйка прогорела, дымок тоненьким
шнурком-змейкой, струился из приоткрытой дверцы…
Все! Надо идти
сдавать смену. Сняв наушники, достал сигарету.
Словно в раздумье
потянулся и щелкнул тумблер выключения питания радиостанции.
Его дежурство
закончилось.
А в это время, далеко
отсюда, рация на протяжении нескольких минут пульсировала в эфире метрономом,
разнося по лабиринтам гор и ущелий,
последний в жизни радиосеанс затухающего сердца
своего хозяина-радиста.
1998 г. г. Москва