Вернулся я домой с войны,
А дома — слёзы у жены.
Забились в угол пацаны,
Молчат, ни слова.
Давай я старшего пытать,
А разобрался — твою мать! —
Да чей бы ни был он там зять —
Порвал бы снова.
Живучий гад! Он встал к весне.
А я вот сел, и горько мне,
Что День Победы на тюрьме
Встречать придётся.
Я с передачки стол накрыл,
Из хлеба звёздочку слепил,
Сто грамм воды на всех разлил,
Да вот — не пьётся.
А в нашей хате не Перовские маньяки,
Рублёвских тоже нет, здесь мелочь, как и я.
По большей части — поножовщина и драки.
Есть, правда, дед — но то отдельная статья.
Вчерась он выпугал всех нас —
Ухи поел и сплюнул в таз.
Глядел из таза рыбий глаз,
А в глазе — черви.
А у охраны — тоже стол:
Салат, огурчики, рассол
И водкой залитый подол —
Гуляют, стервы!
Я постучал — вдруг повезёт:
Уха ж без соли не идёт.
Зову дубачку — пусть несёт,
Стою, мечтаю.
Она пришла, глядит в глазок,
Уже поддатая чуток:
— Ещё хоть стукни мне разок…
Предупреждаю!..
Вернулся я ни с чем и к деду сел на нары.
— Скажи, дедуля, правда немец лютовал?
А бабы их — эсэсовские шмары?
Дед отвернулся: — Я в гробу их всех видал.
А дед наш тот ещё! Не зря
За ним Отечественная вся.
К нему залезли два хмыря
За орденами —
А он ведь снайпер, он больной.
Достал из шкапа именной
И всех положил головой
К едрёной маме.
Над ним шутили мы не раз:
— В дуэли фриц был тоже ас?
Раз всё лежишь, а правый глаз
С тех пор трясётся.
Он глянет хмуро, он ершист:
— Да что там немец, что фашист,
Сейчас такая сучья жизнь!.. —
И отвернётся.
Он не встаёт, считай, с вчерашнего обеда.
Лежит и бредит то ль во сне, то ль наяву:
— Прощайте, братцы, доживите до Победы,
А я, наверное, уже не доживу.
В последний раз искро?й урча,
Сгорела лампа Ильича.
Давай стучать мы, звать врача
И звать монтёра.
Скрипят за дверью кирзачи,
В замок врезаются ключи.
Ну вот, дедуля, и врачи
Тюремной скорой.
Их залетело восемь рыл:
— Ну, кто здесь дохтора просил?!..
Запахло сыростью могил,
Аж жутко стало.
И лопнул воздух от дубин,
На ручках надпись: «Анальгин».
Все сиганули, как один,
Куда попало.
А в темноте, среди потехи и забавы,
В лучах фонариков ты как мишень — слепой.
Уходишь влево — нарываешься на правый,
Ныряешь вправо — попадаешь на прямой.
Проснулся дед наш невзначай.
Ему кричу я: — Не вставай!
А он привстал, держась за край,
Прям под удары.
И зло в глазах, как под Москвой.
Я к деду, чтоб закрыть собой…
Но поздно — пал он головой,
Затылком в нары.
И вдруг — знакомые черты,
Как нож врага из темноты,
Ударил в спину: — Жорка, ты?!.. —
Попало в печень.
Застыл под рёбрами сапог,
Фонарик высветил зрачок:
— Да неужели ты, Санёк?!
Вот это встреча!..
И нам припомнилась совместная картинка:
Чужие горы, поредевший наш спецполк…
А он стоял, слегка постукивал дубинкой,
А я лежал и кровью харкал на сапог.
А на дверях, как в юбке чёрт,
Дубачка места не найдёт,
Ведь день Победы уж вот-вот —
Всё ближе, ближе.
И поправляя свой берет,
Торопит Жорку: — Слышишь, нет,
Ты его знаешь? А в ответ:
— Впервые вижу.
Закрылась дверь. И боль прошла.
Фриц глянул в оптику ствола,
И его пуля догнала
Лихого деда,
Пробила время, а потом
Вогналась в сердце сапогом
Под звук салюта за окном
На День Победы.
Накрыл я деда чем нашёл — простынкой рваной.
И рядом лёг с ним прямо на пол, у стены.
Так и лежали два последних ветерана
Забеспредельной необъявленной войны.
Страница с mp3: